Эрик Гарсия - Ящер [Anonimus Rex]

— С тобой все в порядке? — интересуюсь я. — Может, прервемся ненадолго?

— Пожалуйста, не волнуйся. У меня было достаточно времени, чтобы справиться со своими чувствами. На чем я остановилась? Точно, они обслюнявили друг друга и весь кухонный стол, и я не удержалась от вздоха. Джудит поднимает глаза и говорит: «Вы не возражаете?» Ни угрызений совести, ни досады от того, что ее застали врасплох. Только ледяная чернота в глазах, что она уставила на меня… На мгновение мне привиделся в них проблеск узнавания, но я тут же сообразила, что так Джудит ведет себя с каждым. За одно это ее следовало наказать — если не за меня, так за всех тех, чьи жизни она отравила. Мое намерение тут же укрепилось, и я, дождавшись, когда Джудит опустит глаза, бросила взгляд на Донована. Он, по крайней мере, выглядел чуточку смущенным. «Постыдились бы, — сказала я им, — в антисанитарных-то условиях». А потом я ушла. Из кухни в гостиную, где агент представил меня Раймонду, ну, и так далее.

— Он быстро оказался у твоих ног.

— Еще как. Мое личное обаяние, разумеется, но и оболочка не повредила.

— А потом?

— Что потом? — пожимает она плечами. — Остальное тебе известно — через несколько недель Донован объявился на Западном побережье, у нас с Раймондом разгорелся нешуточный роман, я докладывала членам Совета, где и когда мы встречаемся, чтобы сыскное агентство могло сделать фотографии. Видел бы ты, каких трудов мне стоило заставить Раймонда не задергивать шторы, когда мы занимались любовью, — пришлось убеждать его, будто я эксгибиционистка и открытые окна добавляют чего-то эдакого. Его даже заводило…

Я продолжаю задавать вопросы:

— Итак, Совет получил свои снимки, ты свою месть. Почему же ты не покончила с этим?

— Я собиралась, — говорит Джейси, и снова я осознаю, что ее слезные железы готовятся выпустить соленые струйки. — А потом… потом он умер.

— Его убили, — уточняю я.

Она кивает, глаза ее полны слез, и я, неожиданно для себя, прижимаю ее и начинаю успокаивать, гладя по спине. Мне нужно спросить ее об убийце, о том, что она знает, что думает, подозревает, но пока мои дурацкие переживания снова гонят все дела.

— Ты любила его?

— Нет, — хлюпает она носом. — Я любила Донована. Но Раймонд был добрым, обаятельным, умным. Он не заслужил… того, что я сделала.

— Спровоцировала?

Чуть помедлив, Сара опять кивает и опять не может сдержать рыданий.

— Вот и все, — говорит она, чуть овладев собой. — С тех пор я так и не нашла в себе сил снова стать Джейси. По правде говоря, и незачем это. Со смертью Донована не к кому мне возвращаться в мир динов. И я решила просто остаться Сарой и посмотреть, чего я смогу добиться человеком. Динозавр я все равно конченый…

— И это все? — спрашиваю я, удивляясь, почему она не упомянула о том, кого сам я считаю основным звеном всей цепи.

— Все.

— Как насчет Валлардо?

— А что Валлардо? Я же тебе рассказала: мы с Донованом после нескольких лет безрезультатных опытов бросили эти попытки.

Однако Джейси отводит взор, и я понимаю, что здесь следует поднажать:

— Но потом ты с ним встречалась. Давай, Джейси, хватит юлить.

— Может, на приемах или где-нибудь еще, но я не понимаю, почему ты решил, будто я…

— Письмо, — говорю я прямо, и слово это заставляет ее замолкнуть. — Письмо, от которого ты просто оцепенела в вечер нашей встречи. Оно было от Валлардо, не так ли?

Она не пытается ни отрицать, ни увиливать.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда же, откуда узнала ты, даже не подняв его с пола. Почерк. Твое имя было нацарапано через весь конверт. Придя на следующий день к Валлардо, я заметил, что левая рука у него парализована, хотя он использует ее в повседневных делах. Тогда я не связал одно с другим, а вот только что получилось. Так ты не собираешься мне рассказать, почему хотела ребенка от Раймонда Макбрайда?

— Потому что хотела ребенка, любого ребенка! — выпаливает она. — А Раймонд хоть и был распутник, но отцом стал бы потрясающим. Не в смысле «пойдем-ка во двор, погоняем мяч, сынок», а прекрасный генетический образец. Мне плевать было на межвидовое скрещивание. Когда я сказала Раймонду, что хочу ребенка, он ответил: «Прекрасно!» — и тут же отвел меня к доктору Валлардо. Представил его как лучшего акушера в Нью-Йорке.

— Но Раймонд думал, что ты человек, — замечаю я. — Вот, выходит, почему он финансировал эксперименты по межродовому скрещиванию.

— Так ты и об этом знаешь? — с вполне заметным отвращением кривит она губы. — Что ж, Раймонд в данном случае немного вышел за рамки с этим… человеческим фактором.

— Синдром Дресслера, — подсказываю я.

Джейси разражается столь необузданным хохотом, что я съеживаюсь на размер-другой.

— Уверяю тебя, — фыркает она, — Раймонд Макбрайд синдромом Дресслера не страдал. — Она не развивает эту тему.

— Но он хотел скреститься с твоими «человечьими» яйцами.

— Он проявлял интерес к моему роду, в этом ты прав. И я, откровенно говоря, желала семени Карнотавра. Единственной проблемой был Валлардо — стоило сделать анализ, как он сразу бы понял, что имеет дело не с человечьими яйцами.

— Все эти тонкие различия, — киваю я. — Твердая скорлупа, внешнее созревание…

— И тысяча других. В общем, ты понимаешь, в чем трудность. И мне ничего не оставалось другого, как прийти к Валлардо, признаться ему, кто я на самом деле, и попросить продолжать работу с нашим ребенком, не говоря при этом Раймонду, что я тоже дин. Я грозила ему всеми карами Совета, которые только могла выдумать, включая полное отлучение от общества, утвержденное, я полагаю, только раз или два. Уверена, что Наполеона вышвырнули.

— Камптозавр? — интересуюсь я, подзабыв уроки истории для пятого класса.

— Раптор, — на мгновение улыбается Джейси. — Я с самого начала собиралась забрать ребенка и скрыться с ним, вернувшись в общество динов, как только он или она родится, ибо Раймонд никогда не должен был узнать, что я не та, за кого он меня принимает. Итак, я вторично решилась пройти всю эту процедуру, правда, к тому времени доктор Валлардо что-то там усовершенствовал. По крайней мере, мне больше не пришлось глотать всякой дряни, от которой мутит и выворачивает, чему я была очень рада. Но прежде чем из всего этого вышел толк, Раймонда убили, и я осталась одна. Эксперимент закончился. С тех пор я кое-как… держалась на плаву. Когда я увидела это письмо от Валлардо, я больше всего испугалась, что придется снова лгать, снова погрузиться во всю эту грязь. И все это время я хотела дать о себе знать Доновану, попытаться второй раз, но теперь, после пожара… я знала, что именно произошло в «Эволюция-клубе», и, не сомневаюсь, не одна я. Кому-то были нужны те записки и образцы семени — все, чего добился Валлардо, — а Донован, мне кажется, просто встал поперек дороги.

Джейси погружается в молчание, а я пока не готов поддержать разговор. Слишком уж много всего переваривать приходится. Лучше пока не давить на нее, а перейти к личным вопросам.

— Я понимаю, почему ты сделала то, что сделала, — приступаю я. — И я могу с этим смириться. Но меня по-прежнему задевает, как ты можешь… как ты могла… со мной… — Я не могу произнести эти слова, сказать, что она спала со мной, чтобы умерить мой пыл в расследовании или добыть информацию.

Зато у нее это получается вполне легко:

— Думаешь, мои с тобой постельные отношения тоже лишь часть всего этого, правда?

Я отворачиваюсь, но она берет меня за подбородок и смотрит прямо в глаза.

Не поменялись ли мы где-то по дороге полами?

— Все нормально, — бормочу я, отстраняясь. — Что надо, то и делаешь.

— Винсент. — Я не поднимаю глаз. — Винсент, посмотри на меня, — решительно настаивает она, и я не могу не повиноваться. — Все, что я тебе говорила, правда — ты мне очень нравишься. Как я сказала, ты, в некотором смысле, напоминаешь мне Донована…

— Так я вроде суррогата.

— Нет, ты не суррогат. Ты не замена. Но если меня привлекает определенный тип, то он меня и привлекает. — Она игриво косится, поглаживая мне грудь. — И на твое счастье, ты и есть этот тип.

— Какое совпадение, — наконец восстанавливаю я душевное равновесие для дальнейшего разговора. — Ты тоже мой тип.

— Очень рада. И что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты всегда помнил об этом, договорились?

— Конечно.

— Что бы ни случилось?

— Что бы ни случилось.

И мы снова любим друг друга, на этот раз в виде динов, как и назначено природой. Мы со скрипом тремся друг о друга шкурами, мы движемся взад-вперед на диване, на полу, на кровати и опять на полу. В этом нет ничего непристойного, ничего запретного, ничего безрассудного или потаенного. И хотя нет больше той остроты, того непрерывно свербящего ощущения опасности, наша страсть как-то более истинна и прекрасна, чем прежде.